Интервью с Алексом Тернером (Arctic Monkeys)
Алекс Тернер, фронтмен Arctic Monkeys, стиляга и всеядный меломан, вспоминает о ранней популярности группы и рассказывает о новом альбоме «AM».
Я уважаю твою приверженность моде пятидесятых: бриолин и кожаные куртки, в то время как многие из нас ностальгируют по девяностым.
Я тоже думал об этом. Но здесь [дергает за кончики своих волос] есть и нечто футуристическое. То, как они топорщатся спереди. В любом случае, я так себя вижу. Но и не хочется казаться частью исторической реконструкции или типа того.
Насколько далеким теперь тебе кажется 2005 год?
Вот на столько [оттягивает ткань своих джинсов]. Даже тогда джинсы были намного шире. Люди были одеты по-другому. Я это замечаю, особенно когда смотрю повторы футбольных матчей девяностых, рубашки на людях болтаются. Сейчас все одеты как хипстеры.
Но я спрашиваю про Arctic Monkeys образца 2005 года. Когда в прошлый раз я спрашивал тебя о том, играли ли вы когда-нибудь живьем песню «Bigger Boys and Stolen Sweethearts», ты скривился.
Сейчас я, возможно, не стал бы воротить нос при упоминании этой или другой старой песни. Этим летом мы играли несколько вещей того периода, «Fake Tales of San Francisco» например. В этом есть что-то забавное. Как будто ты играешь кавер-версию собственной песни.
Что изменилось?
Не знаю. Время идет. Я был так взволнован работой над «AM», что предложил летом играть только хиты. И мы так и сделали в Гластонбери, потому что это — идеальное место для сета из лучших хитов. А что там еще играть? Без этого толпу не раскачаешь. Мы не играли «Fake Tales of San Francisco» уже лет пять. Но она прошла там довольно ровно. Новые песни — это лучшая часть сета и это радует. «R U Mine» — это наш лучший трек сейчас.
И как тебе ощущение того, что всего после семи лет на сцене вы уже можете сыграть сет из «лучших хитов»?
Можно отбросить «лучшие», пусть будут просто «хиты». Хорошо, что у нас есть достаточно песен для того, чтобы сыграть на главной сцене Гластонбери в пятницу вечерком.
Но сейчас ты можешь объяснить внезапную популярность группы и первого альбома?
Мы сыграли некоторые из тех песен столько раз, что они трансформировались в нечто другое. Так что, когда я изредка переслушиваю «Whatever People Say I Am, That’s What I’m Not», после 10000 повторов он звучит совершенно по-другому.
Было ли выступление на Гластонбери, где вы также играли в 2007-м, вашей целью в начале карьеры?
До первого концерта нашей целью было хотя бы просто выйти и отыграть до конца. Я никогда до этого на сцену не выходил. А после первого концерта мы сказали себе: «Ну, нормально». И вот тогда у нас появились какие-то амбиции. Последние два года мы принимали участие в нескольких грандиозных мероприятиях. Церемония открытия Олимпийских Игр — это как играть на поверхности Луны, так что Гластонбери после этого показался нам не таким уж масштабным. А после Гластонбери-2007 у нас был такой тяжелый отходняк. Вскоре после фестиваля мы играли на какой-то небольшой площадке в Европе и я подумал: куда же выше. Оттуда теперь — только катиться вниз.
Недавно я переслушал все альбомы Arctic Monkeys, альбом Last Shadow Puppets и саундтрек к «Субмарине». Что меня удивило больше всего — твоя манера написания песен обретает новые формы, и в то же время остается узнаваемой.
Думаю, что я продвинулся в этом ремесле, я начинаю это понимать. Иногда писать песни — это как ждать, когда тебе привезут твой заказ. Ты сидишь у окна и ждешь, когда на горизонте покажется твоя стиральная машина. Но, с другой стороны, нельзя просто сидеть и ждать. Нужно что-то делать, совершать ошибки, для того, чтобы куда-то продвинуться.
Не было ли позывов к песнетворчеству ранее?
Совсем нет. Раньше меня смущало это слово, я его неправильно понимал. Словосочетание «написание песен» звучало скучно. Я не знал ни Леонарда Коэна, ни Скота Уокера, ни прочих людей, музыку которых я позднее впитал. На момент начала записи первого альбома я еще не успел послушать много разной хрени. И это прекрасно, ведь чего на этом альбоме было с избытком, так это наивности. Этого не вернешь, не стоит и пытаться. Но тут впервые мы решили сделать то, чего мы не делали раньше.
Вы как будто пытаетесь задействовать современное R&B и R&B 90-х, будучи рок-группой, в то время как многие британские домашние ремиксеры в той же степени восторгаются Алией (Aaliyah).
В школе у меня была подружка, которая слушала такую музыку, а у меня в наушниках был Dr. Dre. Мы недавно стряхнули пыль с тех записей и удивились тому, как все было хорошо сведено. У меня эта хрень есть в плейлистах. Попадаются просто находки.
У вас есть кавер на «On A Mission» Katy B. Вы следите за новой музыкой в Великобритании?
Если пытаться ответить на вопрос «Что такое рок-н-ролл?», то я не знаю. Эта песня Katy B похожа на «Crazy» Gnarls Barkley. Очевидно то, что штампуется говенная, ужасная поп-музыка, в которой нет музыки, но встречаются и реальные жемчужины. Я тоже хочу делать такую музыку. Это тоже рок-н-ролл, в своем роде. Звучит заразительно. Та песня была одной из таких.
Не люблю сравнивать, но мне кажется, что я не слышал, чтобы у кого-то получилось смешать Black Sabbath и TLC.
Я тоже не люблю сравнивать. Если называть имена, например Aaliyah или TLC, то все к этому прицепятся. Но что-то есть в этих мелодиях. Мы заимствуем некоторые элементы. То, как спродюсирован вокал в современном R&B, или как вводятся и выводятся фоновые партии. И они всегда используют дилэй. Мы задействовали это в «R U Mine».
Я хочу, чтобы наши песни хорошо звучали в автомобиле. Последние два года мы живем в Лос-Анджелесе, так что часто ездим в машине. Когда плеер в режиме случайного воспроизведения, чего там только не находится. Когда в машине начинает играть «In Da Club» 50 Cent, ты уже не сможешь сменить трек, такой там бит. Мне этого не хватает. И еще этот шероховатый звук ударных...
Ты всегда отождествлял себя с авторами хип-хопа?
По началу, определенно. Но мне нравится Джон Кейл так же, как и Method Man. Зависит от настроения. Некоторых напрягает то, что нам нравится и то и другое, но мы просто слушаем много музыки. В турне у нас всегда в дороге звучит музыка. Хотя мы, возможно, и слушаем каждый день The Stooges, но иногда хочется включить и новую песню R Kelly.
Как насчет Диззи Раскала?
Да. «Boy in Da Corner» — это круто. Но, опять же, много чего я не слышал. Еще до грайма были другие британские рэперы, и я их слушал. С немногими можно поговорить о Roots Manuva, а он был моим любимым рэпером в школе, альбом «Run Come Save Me». Когда я только начал писать песни, я использовал его подход. Roots Manuva рассказывал простые истории, про всю эту ежедневную муть, но умел показать это под особым углом. У него есть песня под названием «Evil Rabbit» — вы поймете, что я имею в виду.
Многое в альбоме «AM» напоминает мне Дрейка (Drake), особенно «Why Do You Only Call Me When You’re High?», которую можно назвать песней-побратимом его песни «Marvins Room».
Мне нравится последний альбом. Я ходил на концерт Дрейка в Гайд-Парке прошлым летом, было здорово. Это там где [поет] «Cups of the XO». Когда он звонит ей поздней ночью, да?
Точно. Получается, что этот трек Дрейка мог быть предшественником песни Artic Monkeys, так же, как и записи Libertines или Queens of the Stone Age.
Думаю, эти галактики близки. Есть мелодические связи. Но нельзя смешивать что попало, иначе получится что-то типа коктейля из апельсинового сока и зубной пасты.
Я был удивлен тем, что, оказывается, в «I Wanna Be Yours» вокальная тема была твоей, а стихи написал Джон Купер Кларк.
Да-да. Мне уже разрешают треку к 12-му петь на стихи Джона Купера Кларка.
Что в нем заставило тебя навострить уши?
Я же как-то посетил его выступление. Мы с друзьями работали в одном баре. Это было небольшое заведение, человек на 500. Сегодня, например, там играет джаз, завтра кавер-группа Thin Lizzy, потом всякие малоизвестные группы. Однажды там играли The Fall, а Джон Купер Кларк был на разогреве. Мой учитель английского как-то рассказывал мне о нем, но никто же не слушает учителей, не так ли? И вот на сцену проскальзывает Джон Купер Кларк с пластиковым пакетом, в котором какие-то огрызки бумаги. Его волосы торчат в разные стороны, на нем эти голубые очёчки и брюки-дудочки. Все в зале озираются, как бы спрашивая: «Что это было?»
И как он выступил?
Ох, он говорил со скоростью 100 миль в час, шутил и читал этот матерный стих «Chickentown». Мне крышу снесло, не мог оторваться. Пиво пролил, не заметил. Я тогда еще и песен не писал. Мы только что собрали группу. Я встретил его после концерта и сказал: «Мы тут работаем в баре, а вообще-то у нас есть группа, называется Arctic Monkeys». А он такой — «отличное название». Он — первый и единственный, кому понравилось название. Он сказал: «Мне нравится. Какая драматичная картина — обезьяна в снегу».
