Bjork: биогенез. Эволюция музыки за последние 15 лет
Если размышлять об артистах, оставивших свой след в музыкальной истории за последние пятнадцать лет, всенепременно вспомнишь Бьорк. И ее мультимедийный проект «Biophilia» является подтверждением, что она не собирается останавливаться на достигнутом. Pitchfork обсудил с исландской певицей ее музыкальное прошлое и настоящее в баре The Upholstery Store, расположенном в районе Вест-Виллидж Манхэттена.
Каково было записывать музыку в 1996-м году, в период между альбомами «Post» и «Homogenic», по сравнению с нынешним временем?
Очевидно, что многое изменилось с тех пор. Но я также могу сказать, что ничего не изменилось [смеется] – либо у тебя получается хорошая песня, либо плохая, и точка. Форматы – это всего лишь выдумка. Все дело в отношениях между человеком, записывающим музыку, и человеком, слушающим эту музыку. В каждое время появляется новый формат, так что куй железо, пока горячо. На моих последних альбомах я, возможно, стала несколько ленива, но сейчас определенные вещи заставили меня проанализировать свой опыт и решить, что, в конце концов, работает, а что нет.
В прошлом же все вертелось вокруг винила и компакт-дисков, так как требовалась целая вечность, чтобы записать их, а затем синхронизировать даты релизов в разных странах. Лично для меня этот процесс всегда был слишком разочаровывающим. В конечном итоге, ты выпускал альбом, затем уезжал в тур на год-два и далее исчезал на время из виду, начав запись новой пластинки. В период между альбомами «Post» и «Homogenic» я была эдаким тур-монстром – и это показатель совершенно иной стороны личности. Сначала ты будто отрешен ото всего, затем на сцене ты выкладываешься на все двести процентов, а потом сидишь спокойно в самолете или автобусе и почитываешь книжки. Крайне напряженный образ жизни.
Вполне возможно, что с годами я начинаю все больше думать о своей семье, и теперь я стараюсь организовывать гастроли таким образом, чтобы была возможность давать концерты в одном городе в течение месяца, затем на пару месяцев заняться написанием новых песен, далее снова играть уже в другом городе месяц, а после вновь сочинять музыку, и так далее. Больше не случается этого безумного раздвоения на манер доктора Джекила и мистера Хайда, и нет необходимости превращаться в тур-монстра. Было действительно замечательно выступать в Манчестере семь раз подряд (в начале лета этого года). Ты вдохновляешься от выступлений и можешь написать новую музыку в перерыве, а потом вернуться и дать еще пару шоу. Если бы такое было возможно в девяностые, я бы так и делала.
Такое ощущение, что понятие альбома постепенно становится шире и больше не является чем-то конкретизированным. Изменилось ли твое понимание, что есть лонгплей?
Я предпочитаю думать об альбоме, как о наборе песен, и надеюсь, что с дальнейшим развитием технологий найдутся для музыкантов новые способы зарабатывания денег от творчества. Я не отношусь к понятию «альбом» с таким же благоговением как многие другие. По правде говоря, его привычное понятие связано с форматом. Во времена грампластинок ты мог вместить по пять песен на каждой стороне, и это всего лишь 45 минут музыки. Были песни на стороне «А» и стороне «Б». Я всегда любила первую композицию со стороны «Б». И в таком подходе нет ничего неправильного. Прог-альбомы семидесятых прекрасно адаптировались к такому формату. Но далеко не все музыканты желают записывать сорок пять минут музыки, которую нужно слушать в определенном порядке треков. В последовательности ты можешь играть и на шоу. Но лично я тоже люблю альбомный порядок песен — немало времени и сил было мною потрачено на решение, какая композиция будет первой, какая второй, какая третьей. Да и синглы, я считаю, тоже неплохая вещь [смеется].
Сразу ли ты была в курсе файлообменников? Если да, то скачивала ли что-нибудь?
Да, но немного. Веришь или нет, но я несколько неуклюжа с техникой. Вот почему, вероятно, я так радуюсь возможности работы с сенсорным экраном – даже идиот может пользоваться им. Мне всегда помогали люди, владеющие техникой. Единственное, в чем я повинна, так сказать, так это в записи mp3 с роликов на youtube. Я весьма увлекалась этим делом [смеется]. То же касается контента MySpace, который, по идее, должен быть доступен только на MySpace – если я слышу какую-то песню и хочу, чтобы она была на моем айподе или была под рукой в следующий раз, когда, будучи пьяной, я захочу подиджеить. Выходит, что я совершила много подобных «нелегальных» вещей. Но если будет удобнее и быстрее всего лишь нажать на кнопку, то я лучше заплачу, из принципа. И, опять же, у меня полно друзей, присылающих мне ссылки на треки, и я их слушаю. Но сама я вещи не краду.
Когда ты начала использовать компьютер для записи музыки? Известны ли были тебе программы для домашней звукозаписи?
На самом деле, с 1996-го года многое изменилось для меня в этом плане. Я купила лэптоп в 1999-м году, что открыло для меня новые возможности, так как я могла уже во многом влиять на процесс записи. Будучи в группе ранее, я старалась быть демократичной и только занималась сочинением мелодий и текстов. В сольном творчестве я постепенно делала самостоятельно все больше и больше. Записывая «Homogenic», мною было принято большинство решений, а уж при записи «Vespertine» я и вовсе могла потратить месяца три только лишь на продумывание всевозможных мельчайших деталей в композициях. Возможно, потому что я женщина [смеется] — я ведь действительно люблю рукоделие и вязание – и в этом смысле «Vespertine» в чем-то будто похож на плетение кружева. Это как пять миллиардов частиц разом, так что лэптоп определенно дал мне больше возможностей для самореализации.
В то время каждый ныл, что компьютеры поработят меня, вот я и пыталась с помощью лэптопа, имевшего на тот момент крайне плохой звук, создать этот шуршащий, пассивно-зимний мир, в котором вещи были застывшие в любом случае. Я старалась использовать компьютер в качестве источника вдохновения. Кто-то же мог поспорить, что это был всего лишь инструмент.
То есть, «Vespertine» — первый альбом, для записи которого ты использовала лэптоп?
Да. В смысле, вообще компьютеры мы использовали еще во времена The Sugarcubes. Я вспоминаю, как наша клавишница забеременела и не могла ехать с нами в тур, так вместо MIDI-файлов синтезатора наша барабанщица выстукивала ноты на барабанной установке. То есть уже тогда появлялась необходимость продумывать, как лучше использовать компьютер в записи.
На старых фотографиях изображены компьютеры восьмидесятых годов, заполняющие всю комнату, но с развитием технологий вещи становятся все меньше и меньше, и так до тех пор, пока они не появляются в каждом доме.
За последние десять лет появлялось столько потрясающих альбомов, записанных буквально в спальнях людьми, которые никогда бы не получили контракт с лейблом. Все продолжают думать, будто профессиональные студии существовали столетиями, но студии на самом деле лишь детище семидесятых. Даже их внутренняя отделка в духе семидесятых, будто Fleetwood Mac записывались здесь за пару часов до тебя. Все выдержано в коричневом цвете и все деревянное. Кто-то сказал мне, что все эти деревянные панели изготовлены одним и тем же производителем. Мы всегда оплакиваем вещи, отжившие свой век. Иногда это нытье излишне затягивается. В этих студиях нет свежего воздуха, и также существует неписаное правило, что в них не должно быть окон.
Для звукоизоляции или чтобы помочь держать фокус на работе.
Да, я полагаю, что так делается из целесообразных соображений. Если вам надо покурить травку или еще что-нибудь [смеется]. Я не люблю работать по ночам и предпочитаю дневное время. Мне повезло в том плане, что я проработала в студиях двадцать лет еще до появления лэптопа, после чего я решила работать совершенно по-другому и выбирала для записи комнаты сплошь в окнах.
Когда мы записывали «Debut» или «Post», мы работали в домашней студии Нелли Хупера. Мы ели, готовили еду, выпивали, устраивали вечеринки, а в перерывах немного работали. Это снимает напряжение. Не было установок а-ля «а сейчас я записываю песни с 12 до 18». Суть заключалась в том, чтобы получать удовольствие от процесса, будто к тебе приходили гости, которые поочередно принимали участие в записи. Та домашняя студия была довольно бедна в техническом оснащении, так что большую часть ударных мы исполняли чуть ли не с помощью подручных средств.
Мои любимцы вроде Panasonic и Aphex Twin вообще работали исключительно в своих домах и понятия не имели, что такое студия. Когда ребята, работавшие над ударными для моей записи, спросили: «Ну что, теперь мы микшируем песню?» — моя реакция была: «Микшируем? А что это значит? Звучит, как нечто стоящее, так?» В общем, практика записи семидесятых годов уже тогда устарела.
В 96-м году я довольно специфично относилась к музыке – меня интересовали только ударные. Вы могли прийти ко мне в дом и наблюдать, как я настукиваю весь день. Так получилось отчасти потому, что тогда я жила в Лондоне — городе, который утопает в ритмах. Только сейчас я поняла это. И теперь, когда я захожу в магазины Rough Trade, я вижу, что восемьдесят процентов продукции составляет ударная музыка: драм-н-бэйс, дабстеп, тустеп, техно, хард-транс. В свое время подобные пластинки я могла найти только в довольно непопулярных магазинах, где у меня случались странноватые разговоры с парнями, работавшими там. Они откладывали диски для меня. Сейчас же я ищу совсем другие пластинки.
Ты до сих пор ходишь в музыкальные магазины? Мне казалось, что большинство людей давно уже просто ищут нужное в Интернете.
Я хожу в магазин Other Music на Манхэттене. Раньше я проводила там часа два, но теперь мне хватает и часа. Когда эра музыкальных магазинов подошла к концу, меня это поначалу сильно опечалило, но, вернувшись в Англию, я увидела, что на самом деле там появилось еще больше магазинов с дисками и винилами. Все потому, что Tower Records и Virgin Megastore обанкротились, и у остальных появилась возможность вновь выйти на рынок. И это замечательно. Конечно, я покупаю музыку и онлайн, например поп-музыку вроде Бейонсе, которую я приобретаю на iTunes. Еще я довольно часто захожу на Bleep. Приходится тратить на все это дело по несколько часов в день. На подобных сайтах хорошо то, что ты можешь послушать песни прежде чем купить их, что, собственно, все уже привыкли делать.
Ты также можешь услышать что-то в разы быстрее, чем ранее, если просто напишешь в Google название группы. Но мне кажется, что сейчас люди гораздо меньше контактируют друг с другом в процессе поиска новой музыки, хоть и собираются все вместе на концертах.
Да, сейчас довольно много говорится о негативной стороне Интернета, но ведь есть и положительная. Тот факт, что теперь возможно находить так много в сети, означает, что люди заметно чаще будут ходить на концерты, и это здорово. Молодежь так вообще жить не может без шоу, и у нее ведь тонны энергии на это. К тому же, людям всегда нужно реальное общение, и они будут стремиться проводить больше времени друг с другом. Я верю в то, что потребности есть потребности, и их нельзя просто отмести в сторону.
Существует мнение, будто технологии изменили музыку в целом, а что для тебя изменилось в творчестве в возрастом плане, если сравнить твои 20 лет и 40?
Когда мне было 20, я была матерью-одиночкой, и я выступала на концертах в то время, пока мой мальчик спал в автобусе. Затем я возвращалась в этот автобус, спала часа три, вставала в 7 утра вместе с ребенком, и мы отправлялись на поиски игровой площадки и прачечной. Сейчас у меня просто не хватит энергии на все это. Но в молодости хватало. Опять же, можно сказать, что современные технологии позволяют путешествовать гораздо комфортнее, нежели в прошлом. Я вспоминаю время, когда мне было 16, и я играла в группе KUKL. Наша музыка была довольно странной – далеко не каждому она могла понравиться. Так вот к нам на концерты постоянно приходили одни и те же 43 человека, и у нас не возникало мыслей а-ля: «Мы хотим стать знаменитыми!» — или — «Если мы будем снова играть только для этих 43 человек, мы сойдем с ума». Еще мы начали переписку с британской группой Crass, обычной почтой, конечно же. Спустя месяцев пять мы получали ответ со словами вроде: «Приезжайте играть в нашем подвале в Берлине!» Так однажды мы взяли ссуду в банке, купили в Лондоне фургон и поехали на нем в Берлин. Мы толком не мылись два месяца подряд и месяц питались лишь только кубиками сахара – все для того, чтобы хватило средств добраться до людей, похожих на нас. Сейчас все проще в этом плане [смеется].
Когда я был моложе, я читал на альбомах Sonic Youth пункт про благодарности, чтобы понять, что еще мне надо послушать, потому что я жил в маленьком городке и у меня не было никого из знакомых, увлекающихся такой же музыкой. Сейчас ты можешь найти все в Интернете и уже не нужно куда-то к кому-то ходить за информацией.
Более того, с наплывом информации в сети необходимы люди, способные курировать этот поток. Это все равно, что те же продавцы в музыкальных магазинах ранее, когда я знала, что если кто-то определенный мне что-нибудь посоветует, то это наверняка окажется стоящей вещью. Подобные люди всегда нужны. Разница лишь в том, как их называть: кураторами ли, радиоведущими ли, блогерами.
Как ты находила новую музыку в Исландии еще до Интернета? Обмен кассет? Переписка?
Я никогда особо не увлекалась письмами, но мы с друзьями всегда играли песни друг друга. Получалось эдакое сарафанное радио. Также в те времена я довольно часто ходила в клубы. Я была тем самым надоедливым человеком рядом с ди-джеем, пытающимся прочитать название на крутящейся по кругу пластинке. Обычно на этих пластинках вовсе ничего не было написано. И ди-джей совсем не хотел мне говорить название. В общем, немало случалось неловких разговоров, когда я кричала ему в ухо, мол, «кто это?» Услышав же имя, я пыталась написать его на каком-нибудь клочке бумаги вроде чека любым подручным средством, хоть карандашом для глаз, и потом запихивала бумажку в карман. Утром я находила ее там и пыталась разобрать, что же было написано. Я также читала журналы такие как «i-D», «The Face» и «Wired». Чуть позже еще и «Dazed and Confused».
За последние пятнадцать лет произошли также и серьезные политические изменения. Повлияло ли это каким-то образом на твой процесс написания песен или творчество в целом?
Все происходило постепенно. В мои двадцать лет политизированная музыка была самой отстойной вещью на Земле. Когда я переехала в Нью-Йорк, где-то на пол моей жизни, я застала интересное время: 2000-й год и избрание Буша в президенты. Вот тогда впервые я начала читать новости. Опять же, можно сказать, что это произошло потому, что у меня был лэптоп и я сидела дома, так как кормила ребенка грудью [смеется]. Обычно я покупала газету «The New York Times» и читала только колонку про искусство. Затем, при появлении лэптопа, я начала читать новости уже другого характера, и это очень сильно на меня повлияло.
С Нью-Йорком у меня сложились сложные отношения. Думаю, во многом это связано с Бушем. Мне кажется, что если бы Обама был избран тогда, когда я переехала сюда, все сложилось бы иначе. Опять же, без Буша не было бы и Обамы. Потом еще случилась трагедия 11-го сентября. Для европейцев было довольно необычно находиться в США и наблюдать разницу между тем, как американские и европейские медиа освещали происходящие события. Будучи иностранкой в Нью-Йорке, я чувствовала, как американцы становились ярыми патриотами и антиисламистами. Одновременно я читала газету «The Guardian», где рассматривали произошедшее с обеих сторон. Европейцы не пытались оправдать действия исламистов, но они намекали а-ля: «Сами напросились. Конечно, теперь вы придете в бешенство». Спустя год, разница в подаче информации осталась той же. И это было любопытно наблюдать со стороны.
Еще была ситуация с экологическими проблемами в Исландии. Я и подумать не могла, что однажды стану защитником окружающей среды. Но каждый раз по возвращении в Исландию я видела протесты против постройки алюминиевого завода, и казалось, что его проект действительно завернут. Но завод достроили, и это было сродни реакции на избрание Буша в Америке, а-ля «ЧТО?!» И все люди, которые никогда не участвовали в экологических протестах, в конце концов, начали действовать и пытаться как-то повлиять на сложившуюся ситуацию. За последние три года половину своего времени я потратила на работу по этой проблеме.
Эти политические события находят отражение в твоей музыке?
Конечно, ведь они побуждают меня отстаивать свою точку зрения, они побудили меня высказаться еще на альбоме «Volta». Может быть потому, что на «Volta» я много жаловалась, на «Biophilia» же получилось так: «Хорошо, хватит ныть, пора принимать решения и действовать». После того, как я была вынуждена участвовать в дебатах с правыми партиями о кампаниях по защите окружающей среды, я оказалась в совершенно незнакомой для себя ситуации. Не скажу, что это все нашло буквальное воплощение на альбоме, но атмосфера надежды, что противоположные стороны все-таки договорятся между собой, определенно присутствует в музыке.
Проглядывается связь между твоей молодостью и письмами к Crass, которые всегда были политизированной группой, к написанию политически направленной музыки.
Ну да. Я помню, как мне было 16 лет, и мы приехали к Crass домой. У них на крыше была антенна, с помощью которой они могли создавать помехи радио BBC1 и вставлять собственные заявления. Очень дерзко. Я тогда плохо говорила по-английски и была очень застенчивой, так что держалась тише воды, ниже травы и за всеми наблюдала издалека. Мы еще притащили с собой барашка, и гитарист сказал: «Наши овечки умерли счастливыми! Отличная пища!» Crass в ответ лишь слегка побледнели. Они приняли нас даже несмотря на то, что мы не были политичными — наша радикальность выражалась скорее в музыке. Когда я выпустила свой первый альбом, немало людей спрашивали меня, был ли он политически настроенным, на что я лишь отвечала: «Нет, нет, нет, нет.» В конце концов я объясняла, что вела, так сказать, личную политику, то есть это про то, как ты взаимодействуешь с пятью или десятью самыми близкими тебе людьми.
Изменили ли технологии твое представление песни? То есть теперь видится ли тебе композиция в объемном виде, чего раньше не происходило?
О да, вот почему я так рада возможности использовать сенсорные экраны (при работе над «Biophilia»). Впервые я могу в буквальном смысле видеть образы и структуру музыки и изменять их посредством нажатия на экран. Это действительное воплощение мечты в реальность. Когда я теперь пишу песню, она мне представляется неким тоннелем, заполняемым хором или басовой линией, к примеру. Я вижу песни в геометрическом, пространственном отношении. Забавно, что, возможно, поэтому я продолжаю мысленно возвращаться к моему детству и разочарованию музыкальной школой — теперь я могу решать загадки, которые хотела решить еще тогда, но не могла. Это то, что я уже лет двадцать как хотела сделать. Так что решенные загадки — это вознаграждение мне.
Björk выступит хедлайнером Пикника «Афиши» 21 июля 2012 года в Москве в Коломенском.
Официальный сайт Björk: www.bjork.com
Обзор альбома Björk — «Biophilia» в нашем журнале.