Интервью с группой Петля Пристрастия
Белорусская группа Петля Пристрастия выпустила свой третий номерной альбом «Фобос» 10 апреля. 20 числа того же месяца коллектив презентовал пластинку в московском клубе «China Town». Кирилл Ежов встретился с фронтменом группы Ильей Черепко-Самохваловым и поговорил с ним о его «внутренней температуре», электронных наркотиках и о том, что за свои слова приходится отвечать.
За три часа до концерта Петли Пристрастия в клубе «China Town» пусто, только сотрудники, сгрудившись у барной стойки спорят о том, может ли кока-кола растворить за ночь кусок мяса. В итоге каждый остается при своем мнении.
Прибывшие ровно к 18:00 — как и запланировано — музыканты таскают инструменты к столу рядом со сценой, в то время как мы с Ильей Черепко-Самохваловым располагаемся у окна. Во время разговора он с заметным трудом подбирает нужные фразы. После окончания беседы он признается, что, вообще-то, боится интервью, потому что «не всегда получается емко сказать, что ты имеешь в виду».
«Легче давать интервью на бумаге... Ну, в смысле...» — и он изображает процесс печатания по клавиатуре. На следующий день я выслал Илье расшифровку нашего разговора для того, чтобы он проверил все ли так записано и уточнил, если нужно. Илья отослал текст обратно без изменений.
Вы часто говорите, что чураетесь социальных сетей, что не очень часто выходите в интернет. Откуда неприятие к интернету?
Да нет никакого неприятия, просто я не вижу своего там места. Мне достаточно того, что у моей жены есть аккаунт, и когда мне захочется услышать какую-нибудь сплетню или просто поделиться информацией я могу сделать это от ее лица. Этого мне вполне достаточно. У меня просто нет желания бряцать по клавишам, потому что, во-первых, я не самая скоростная в мире машинистка, а, во-вторых, зачастую это отнимает много времени. У меня нет планшета, и нужно сесть перед компьютером стационарным и посвятить этому минимум два часа своей жизни.
А новую музыку где находите? Не в интернете?
Частично в интернете, частично при помощи сарафанного радио. Иногда к друзьям зайдешь, которые чаще лазят и чаще качают.
Как-то вы сказали: «Я вообще за спонтанность». Часто ли идеи для песен настигают в неподходящих местах?
Я иногда могу просто выпадать из реальности. Чаще всего тексты приходится очень долго в голове вынашивать. И не столько вынашивать, сколько пытаться подобраться к фразе. Я, как правило, это делаю не под гитару. Как правило, когда пишется текст, сама музыка уже готова, и все остальное происходит в голове.
То есть музыка для вас первична?
В большинстве случаев — да.
Что для вас вообще сочинение песен? Это некая терапия?
И терапия в том числе. Это просто занятие, которым я занимаюсь очень давно. Просто испытываю необходимость этим заниматься.
А как это началось?
Все очень просто началось — с лавочки. Верней, не с лавочки, а с каких-то посиделок в квартире в Солигорске. Нас там было человек десять тринадцатилетних опасных для общества людей. Ну и модно стало играть на гитаре и человек пять одновременно со мной начали учиться. И мы как-то от нечего делать записывали, будто радио передачу, на магнитофон, и все там набренькивали кто что мог и я тоже набреньчал, первый раз в жизни спел песню... какую, я не помню. По-моему «Звезду по имени Солнце». Ну что-то обычное, дежурное. И мне сразу определили место: «Давай, разучивай аккорды, у тебя хорошо получается петь, вот ты и будешь нашим полковым оркестром». А потом то, что получилось, мне понравилось.
В недавнем интервью вы сказали: «Сочинил пару социальных текстов — и сам сижу переживаю, стоило ли это делать». Хотелось бы побольше узнать о вашем отношении к социальным и общественно-политическим темам в музыке. Стоит ли их поднимать? Нужно ли это?
Вот в том-то все и дело. Дело в том, что образцы, так сказать, протестной музыки меня, как правило, не удовлетворяют.
Вы имеете в виду вообще, или русскоязычной?
Ну да, русскоязычной, допустим. Мне это кажется недостаточно талантливым. Нужно обладать каким-то очень специфическим талантом, для того, чтобы попытаться действовать в этом поле. Ну, у Летова получалось, как мне кажется.
А на западе есть примеры, как вы считаете? Rage Against The Machine, например?
Да, отличная группа. Мне сложно, я же английским не особо владею, но мне хватает их энергетики. Эта группа мне нравится.
Фобос — сын Ареса, который олицетворяет страх. Почему вы уделяете человеческим страхам такое внимание в своем творчестве?
Потому что человеку страшно все время. Всегда. Это защитная реакция организма. Та безусловная эмоция, которую человек ощущает всегда. То бишь она есть в жизни каждого человека: и эмоционально заполненного, и эмоционально не наполненного вообще.
На новом альбоме, кажется, стало больше нецензурной лексики. Чем это вызвано?
Это временное явление. Это вызвано просто необходимостью, никаких специальных... это не поза.
Необходимость какого рода?
Я просто не смог заменить их словами, которые бы эмоционально соответствовали тому, что я хотел сказать. Потому что мат, это же, все-таки, показатель внутренней температуры. Когда человек бьет себя по пальцу молотком, как правило, он говорит что-нибудь короткое.
На новом альбоме вы поете, что вокруг «почти что киберпанк». Почему «почти что»? Чего не хватает?
Вот еще разбежечки не хватает. Надо чтоб те, кто наверху взлетели еще выше, а те, кто внизу, уже поползли на четвереньках.
А может такое случиться на нашем веку?
Не знаю. Вполне может быть. Хотелось бы верить, что такого, конечно, не произойдет. А еще не хватает электронного наркотика для всех.
Вы упоминали в одном интервью, что ощущаете, будто надвигается какая-то глобальная беда.
Да, есть такое ощущение. Я не знаю, насколько мой барометр точен. Но просто оно есть, и вот я его озвучил. Мне кажется, что предчувствие глобальной беды сопровождает человечество от истоков, с самого начала его существования. Хотя иногда это ощущение было совершенно справедливым.
Как вы оцениваете перспективы гитарной музыки? Вообще в мире и на просторах бывшего СССР в частности?
Не знаю, мне кажется, что касается настоящего момента, виток пройден. Интерес к гитарной музыке уже спал по сравнению с началом нулевых, когда весь этот ревайвал закрутился, куча групп появилось гитарных, которые использовали не то что шаблоны... Ну кто-то начал играть Joy Division, кто-то Led Zeppelin на более каком-то изощренном уровне. Было же огромное количество гитарных групп, все по ним тащились, колесом ходили. С тех пор прошло лет десять, и мне кажется, что интерес к гитарной музыке в принципе упал. Но если подождать еще лет десять или двадцать возможно он вернется. Я никогда не пытался оценить нашу группу или себя с какой-то трендовой точки зрения. Мы просто всегда играли на инструментах, которые нам нравились и играли музыку, которая нам нравилась. Все. И уж конечно, может быть, по большому счету, и имело бы смысл совершить какой-то прыжок совершенно в другую плоскость музыкальную. Пока в этом нет необходимости нам и так очень хорошо. Ну и есть Кассиопея, которая с лихвой окупает недостаток всего того, чего нет в Петле.
Вы участвуете в благотворительности и, как следует из одного интервью, всегда готовы прийти на помощь незнакомому человеку на улице...
(Перебивает) Это когда это я такое говорил? Я что себя там, расхваливал что ли?
Нет, там было написано, что вы шли с интервьюером и увидели на остановке каких-то пьяных ребят и поинтересовались, не нужна ли им помощь.
Я уж не помню... Такое вполне могло быть.
При этом вы говорите о кризисе доверия, и что «все таят фигу в кармане». Были ли у вас случаи, когда вы проявляли альтруизм, но в итоге сами попадали в неприятности?
В смысле «сделал добро — ешь говно»? Возможно, но на вскидку не скажу, потому что стараюсь не затаивать обиды и не пытаюсь делать каких-то далеко идущих выводов по поводу людей, которые не оправдали моих надежд. Наверное было, но не коллекционирую я эти случаи.
В одном интервью вы сказали: «Быстрее, выше, сильнее» — гласит олимпийский лозунг. Он мне не близок, потому что противоречит моему пониманию мира. Зачем быть сильнее кого-то? Чтобы вписать своё имя в историю? А в ней уже тысячи имён, тоже «золотых». Вас спрашивают: «Творческие люди стремятся быть уникальными, а не лучшими?» Ваш ответ: «Да, они изобретают свой вид спорта, в котором не нужно соревноваться».
Значит ли это, что вы считаете, что соревновательности в искусстве быть не может, и что, например, если говорить о музыке, то все оценки, которые критики ставят пластинкам и «списки лучших», которые они составляют — это все ерунда?
Мне кажется, это вопрос риторический. Да нет... ну по большому счету это же какая-никакая движуха. Я же озвучивал только свою точку зрения и только касательно себя, а не касательно мира в целом. Кому-то нравится соревноваться — пусть соревнуются. Кто-то это любит, для кого-то это важно. Я просто не люблю участвовать в соревнованиях в принципе, потому что очень расстраиваюсь, когда проигрываю. Поэтому, исходя из позиции самосохранения, стараюсь идти своим путем.
Вы как-то сказали, что живете сейчас тремя жизнями, а сил хватило бы на десять. На что бы потратили остальные семь?
Это же такое дело... Прям сейчас... Семь это многовато. Что я там все время... Что я там несу?
Тянется к планшетнику, с которого я читаю вопросы. Показывая ему экран, я пытаюсь закрыть рукой пометки и вопросы, которые написаны ниже.
У меня здесь только сами вопросы, источники могу показать.
Да, я понимаю... Вот так ляпнешь, потом отвечать приходится. Ну, потратил бы на кино, если бы была возможность. Но это все на уровне очень и очень мечтательном. Мол, «неплохо было бы снять кино». Или сняться в кинофильме. Или написать книгу.
А о чем бы книгу написали?
Я бы что-нибудь в низком жанре написал. Зомби-муви, только с очень серьезным психологическим пластом.
Как ваш любимый «Walking Dead»?
Нет, как мой любимый «Evil Dead».
Раз мы заговорили о хоррорах, какой фильм ужасов, из тех, что вы смотрели, по-настоящему вас испугал?
По-настоящему меня испугал японский фильм «Звонок». Очень сильно причем. Я даже не знал, что это такое. Он попался совершенно случайно, и всей этой движухи и ажиотажа вокруг фильма не было. Я посмотрел его, видимо, одним из первых. И там же много вот этого скрипа, какие-то качели все время скрипят, эти звуки неприятные совсем, богомерзкие, чудовищные. Но когда она вылезла из телевизора, я думал, что у меня сейчас отвалится голова. Серьезно. Поскольку фильм был снят достаточно не задорого и там просто какая-то история, я думал этим все и закончится. А, оказывается, они все свои деньги потратили на выползание чудовища из телевизора. То есть, когда я вдруг понял, что никакого экрана нет, что она двигается дальше... ну я испугался от того, что такого не может быть. И она потом еще мне приснилась ночью. Такой, очень кошмарный сон. А так я же фильмы ужасов смотрю для развлечения, а не для того, чтобы бояться.
Напоследок хулиганский вопрос. Илья, гильотинку прет?
Ну, подпирает иногда. (Улыбается) Больше — да. Особенно это связано с потеплением. Я очень реагирую на внешние раздражители. Зима была ужасная, на ее исходе случились всякие неприятные события в моей жизни. В общем, я достаточно устал и мог бы сказать, что и не прет. Но потихонечку начинает отпускать.
